НАРОД

Этническая, т. е. одновременно биологическая, историческая и культурная общность* которая обладает территорией укоренения, т. е. родиной-матерью. Народ (слово сегодня очень подозрительное для левых космополитов, находящееся на грани политкорректности) это не статистическое «население»; это органическое сообщество, которое соединяет в одно высшее целое предков, живых и будущих наследников. Диахронически, но сохраняя отпечаток духовности, народ укореняется в прошлом и проецирует себя на будущие, погружается в биологическую и генетическую материальность, но одновременно возникает как историческая и духовная реальность. Принадлежность к определённому народу — это то, что в первую очередь отличает человека и делает его личностью. Современные западные эгалитарные учения, меркантилистские или марксистские, низводят народы до уровня неотличимых друг от друга социально-экономических агрегатов, тогда как народы — это, наоборот, органическая основа человечества. Идеального человека вышеупомянутые учения представляют себе как отдельную личность, «освобождённую» от всякой органической связи с народом, т. е. как неотличимую от других клеточку человеческой магмы. Следует напомнить также, особенно отдельным христианам, что привязанность к своему народу несовместима с нынешним христианским космополитизмом. Утверждать, например: «Я ближе к африканцу-католику, чем к европейцу-нехристианину», значит, занимать универсальную позицию, низводящую национальность в ранг чего-то незначительного. В этом драма европейского христианства, навсегда отмеченного печатью паулинистского универсализма. Католику, который привязан к своему народу и осознаёт нависшую над ним угрозу биологического и культурного растворения, лучше говорить так: «Я уважаю всех христиан мира и молюсь за них, но здесь и теперь я сражаюсь, прежде всего, за людей моего народа, независимо от их религии». Иезуиты пытались разрешить это противоречие, ссылаясь на еврейскую ветхозаветную традицию: «Вавилон или смешение народов был карой божьей; Бог хотел, чтобы народы были отдельными и разными; человечество едино на небесах, но различно на Земле». Арабский ислам, кстати, прекрасно сумел совместить понятие народа (в словах «арабская нация» и в признании приоритета арабов) с универсальной религией. Еврейский народ, со своей стороны, также сумел совместить ярую защиту себя, как этноса, своей особенности с религией, теоретически монотеистической и универсальной. Никогда ислам и иудаизм, в отличие от современных христианских церквей, не произносили сомнительные покаянные диатрибы против «ксенофобии» и этноцентризма. Ислам и иудаизм мазохизмом не занимаются. Как и любое антропологическое понятие, слово «народ» не обладает абсолютной математической точностью. Народ определяет себя не по полной биокультурной однородности, а по идее «родства». Народ — это продукт органической алхимии, который соединяет «субнароды». Бретонцы, каталонцы, шотландцы и другие могут рассматриваться как подразделения единого европейского народа. Необходимо подчеркнуть двусмысленность этого понятия народа. Универсалистская идеология со времен Французской революции путает идею народа с понятием «совокупности жителей, обладающих юридически одним гражданством», независимо от их происхождения. В результате массовой иммиграции и натурализации понятие «французский народ» разрыхлилось (то же самое происходит сегодня и с «немецким» и «британским» народами и по тем же причинам). Поэтому, не вдаваясь в пустую полемику о «региональных» и «национальных» народах и об их легитимности, следует диалектически снять противоречие и утвердить историческую легитимность большого европейского народа, который призван историей собрать вместе все народы континента, имеющие одни и те же тысячелетние этнокультурные и исторические корни. Разве не призывают чёрных африканцев, несмотря на их разное гражданство, лингвистические и племенные различия, Нельсон Мандела и сенегалец (гражданин Франции) Хаммаду Диоп «чувствовать себя одним народом», включая и тех, кто живёт в Европе? Разве Насер, Арафат и Каддафи не призывали всех арабов считать себя одним арабским народом? Почему же европейцы не имеют права действовать, повинуясь тем же этническим рефлексам? Что же касается адептов «региональных народов», то им следует противостоять тем левым регионалистам, якобы антиякобинцам и антимондиалистам, которые, исходя из французского и американского права не землю, путают гражданина и жителя и доходят до утверждения, будто кто угодно (даже неевропейского происхождения) может быть признан бретонцем, эльзасцем, корсиканцем и т.д. если он выберет какой-то из этих регионов и поселится там.
Но принадлежность к народу основывается также на согласии его членов считать себя таковыми, т.е. зависит от политического измерения. Поэтому мы говорим, что народ находится на перекрестке биологического, территориального, культурного и политического императивов. Но чувство культурной или лингвистической принадлежности ни в коем случае не достаточно для того, чтобы быть членом народа, если нет биологических корней. Иммигранты-инородцы народа X, устроившиеся в определённом количестве на территории народа Y, даже если они воспримут элементы культуры последнего, не станут его частью. Как полагал Де Голль, могут быть исключения для реально ассимилировавшихся небольших меньшинств, например, французов с Антильских островов. При определении понятия народа нельзя пренебрегать и территориальным и геополитическим измерениями. Народ не может быть простой диаспорой: евреи чувствовали необходимость вернуть себе Палестину, их «Землю обетованную», потому что согласно учению Теодора Герцля, «без Земли обетованной евреи всего лишь религиозная диаспора, культура, синдикат, но не народ». Многих как левых, так и правых, прельщает идея, согласно которой народ может, особенно сегодня, существовать без территории. Ничего подобного. Любой здоровый народ, даже если он имеет большую диаспору (китайцы, арабы, индийцы и др.) сохраняют тесные связи с родиной-матерью. Гуру современности давно уже утверждают, что будущее принадлежит не народам, а человечеству, которое образует один народ. Но этого не будет. Несмотря на мондиализацию и в порядке реакции против неё, XXI век будет более чем любой другой, веком различных народов. Только европейцы, погружённые
В утешительные иллюзии упадка, воображают, будто народы исчезнут и их заменит гибридная концепция «гражданин мира». В действительности исчезнуть рискуют европейцы. Сумерки народов не за горами. Сумерки одного или нескольких народов всегда возможны. Американские индейцы и египтяне исчезли (об этом часто забывают) опустошенные изнутри и оккупированные извне. История — это кладбище народов, народов слабых, исчерпавших свои силы или отказавшихся от своей миссии. Здесь необходимо одно предостережение: правые и левые теоретики «этноплюралисты», искренне выступая против превращения человечества в однородную массу, говорят нам о «деле народов», словно все народы надо сохранить. В действительности «система убийства народов» — название одной из моих книг, плохо понятой отдельными интеллектуалами, — угрожает только вымирающим народам, таким как нынешние европейцы. Она угрожает также народам-реликтам, представляющим лишь музейный интерес. Глупо и утопично верить, будто все народы могут сохраниться в формалине истории. Это пацифистский и эгалитарный взгляд. Главной угрозой самобытности и существованию больших народов было и всегда будет сочетание утраты культуры и колонизации другими народами, то, что мы сегодня переживаем. Западная мондиалистская «система» никогда не убьёт сильные народы. Покончила она с арабами, китайцами, индийцами? Наоборот, она усилила их самобытность, их желание победить, вызвав ответную реакцию. Народ, находящийся в опасности, большей частью и трагическим образом по собственной вине, это сегодня наш народ, по причинам как биологическим, так и культурным и стратегическим. Поэтому эгалитарную идеологию «дела народов» надо заменить идеологией «дела нашего народа». Есть три главных позиции: 1. Народы не существуют или не существуют больше, это категория прошлого, имеет значение только человечество (тезис эгалитарного универсализма); 2. Все народы заслуживают существования и сохранения (тезис утопического этноплюрализма, также эгалитарного и неосуществимого ни в какие времена) и 3. Только сильные и волевые народы могут долго сохраняться
В истории, области конкуренции и отбора наиболее способных (тезис волюнтаристов, реалистов, отрицающих равенство). Ясно, что поддерживать надо эту третью позицию. Суть заключается в том, чтобы снова взять на вооружение понятие народа и постепенно распространить его на весь евросибирский континент. То, что понимает под «европейцами» идеология, господствующая в Брюсселе, заимствовано из французской якобинской идеологии: речь идёт не об этноисторическом великоевропейском народе, а о куче невесть каких обитателей географической территории Европы. Эту тенденцию надо радикально изменить. Снова стать субъектами истории — вот что надо предлагать европейским народам, которые сегодня являются лишь объектами истории. Важно, чтобы в начинающемся трагическом веке они осознали общие угрозы, нависшие над ними, осознали, что отныне они образуют сообщество судьбы, впервые после многих веков. Речь идёт о «новом союзе», который в результате возрождения и исторического преображения может образовать новую основу великоевропейского народа и, в самый разгар упадка, несомненно, в муках, добиться возрождения Феникса. (См. «Евросибиръ», «Нация», «Популизм», «Регион»).