ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Каковы особенности видения россиянами места их страны в мире и того, как необходимо строить отношения с ведущими игроками на международной арене? Во-первых, россияне разводят свое отношение к народам, государствам и лидерам, иногда, впрочем, отождествляя последние два понятия. Вероятно, отчасти это связано с устоявшимся за годы советской власти стереотипом о государстве как некой отчужденной от основной массы людей структуре. И сегодня опросы демонстрируют недоверие к большинству органов власти, прежде всего федеральной, за исключением президента. Эта ментальная конструкция не может не переноситься и на международную сферу. Поэтому, например, россияне очень дружелюбно относятся к американцам (81%) как к народу, но лишь 26% полагают, что отношения между нашими странами столь же хорошие и добрососедские. Более половины хорошо или очень хорошо относились к Грузии в 2003 г., но при этом 61% опрошенных считали, что в российско-грузинских связях сквозит прохлада и напряженность. Около половины респондентов (49%) верят в то, что между поляками и русскими больше того, что их объединяет, а вот между Польшей и Россией больше того, что разъединяет (42%).
Подобный подход порождает эйфорию или, напротив, крайний пессимизм. Первое было характерно в начале президентского срока М. Саакашвили, когда большинство россиян (68%) надеялись на то, что со сменой режима Э. Шеварднадзе откроется новая эра дружеских отношений между Россией и Грузией. В июле 2004 г. на смену этим настроениям пришло разочарование — только 39% опрошенных продолжали придерживаться той же точки зрения.
Второе выразилось в неприятии фигуры В. Ющенко — лишь 11% опрошенных заявили в декабре 2004 г., что отношения с Украиной при новом президенте улучшатся.
Еще один, связанный с этим момент, — укорененное «геополитическое» мышление в стиле Rea-po-itik — проявляется в недоверии к средствам народной дипломатии и институционального взаимодействия. Проводя аналогию с Россией, население надеется на то, что все решают только лидеры и только государства. Это вполне укладывается в схему, практикуемую элитой, — притчей во языцех стали хорошие личные отношения «друга Владимира» и «друга Герхарда» или «друга Джорджа». Поэтому лишь 37% респондентов полагают, что саммиты Владимира Путина и Джорджа Буша не приносят ни вреда, ни пользы — остальные вполне определились в своих оценках и рассматривают каждое такое событие как важную веху.
Все это противоречит международным тенденциям, ибо в мире растет роль «третьего сектора» — неправительственных организаций, транснациональных корпораций и, наконец, даже террористических сетей, а отнюдь не государств. В демократических странах руководители исполнительной власти являются крайне зависимыми от других ветвей власти и общественного мнения.
В итоге по динамизму и адекватности восприятия происходящего в мире россияне проигрывают, а непонимание диктует возникновение фобий — по поводу «оранжевого Майдана» в Украине или поведения Польши, якобы поющей исключительно под американскую «дудку», чтобы навредить России.
Во-вторых, внешняя политика есть продолжение внутренней ситуации. Годы экономических реформ произвели двойственный эффект. С одной стороны, на начальном этапе они привели к резкому снижению уровня жизни и производственной мощи страны, к недовольству населения и обостренному чувству социальной справедливости. С другой стороны, в результате рыночных преобразований появилась устойчивая прослойка людей, которые занимают активную жизненную позицию, амбициозны и сумели приспособиться к переменам.
Люди с низким уровнем образования и доходов, принадлежащие к старшим возрастным группам, открещиваются от сближения с Западом, по указке которого «демократы» «развалили» великую страну, молодые и высоко обеспеченные россияне, напротив, полагают себя европейцами. Они поддерживают политиков, которые стремятся к скорейшему вхождению России в западную цивилизацию, готовы проголосовать на референдуме за вступление страны в ЕС, начинают разделять схожие, а иногда и еще более праволиберальные ценности, что и европейцы, и хотят гордиться своей страной, а не воспринимать ее «сатином» или «рогожкой». Они привыкли жить в мире циничного капитализма и ценят агрессивность, целеустремленность, материальные блага и индивидуальные свободы, а отнюдь не патерналистские схемы.
В-третьих, курс на прагматизм, декларированный президентом Путиным еще в 2000 г., принес свои плоды. Большинство россиян сегодня настроены крайне негативно к любым проявлениям «благотворительности» в отношении соседей по СНГ или других государств. И предпочли бы использовать более дешевые гуманитарные инструменты для объединения (общая культура, историческое прошлое и т.п.) на постсоветском пространстве, нежели экономические уступки. Они совершенно оправданно опасаются большего проникновения товаров и рабочей силы даже из стран Единого экономического пространства (ЕЭП), заявляя о необходимости ограничений и возможной конкуренции.
В-четвертых, все это ведет к некоторому изоляционизму. Тактикой российского руководства и населения стал принцип, обращенный к внешнему миру, — не вмешивайтесь в наши внутренние дела, а мы не будем мешать вам и всегда договоримся по спорным вопросам. Россияне все меньше хотели бы вовлечения своей страны в конфликтные ситуации за рубежом, даже если речь идет о событиях, происходящих вблизи непосредственных границ. Половина опрошенных предпочитает тактику нейтралитета и невмешательства в ситуацию в Приднестровье или Южной Осетии, демонстрируют отстраненность от событий в Узбекистане или Киргизии. В целом около 60% респондентов полагают, что России не следует доминировать на пространстве бывшего СССР.
Аналогичным образом формируется и представление о задачах российских Вооруженных сил. Большинство опрошенных (60%) в отличие от министра обороны, полагают, например, что флот необходим стране для защиты ее морских рубежей, а отнюдь не для ударного позиционирования на мировой арене и «защиты национальных интересов» (36%) на просторах всего Мирового океана. 55% россиян видят в военных базах за рубежом не инструмент давления на другие страны, а форпосты для защиты страны на дальних подступах.
Можно констатировать наличие диссонанса между растущими амбициями и медленно изменяющимися возможностями влияния на мировые процессы. Все это, помноженное на не всегда адекватное восприятие происходящего в других странах (что неизбежно связано со стереотипами, заложенными еще в советские времена, да и в последние годы), ведет к разочарованиям и возрождению на новой основе былых комплексов. В определенном смысле Россия вновь оказалась на перепутье, хотя очевидно, что это уже новый виток спирали, а не топтание на месте, характерное для эпохи Б. Ельцина. Годы, прошедшие под президентством В. Путина, не прошли даром — сформировался общественный консенсус, и более половины (51%) поддерживают внешнюю политику, видят в ней укреплений позиций России в мире, отмечают рост самостоятельности нашей страны. Используя свою популярность, президент в первые годы правления много сделал для изменения имиджа Запада в глазах населения, способствовал укреплению прагматизма и геоэкономических подходов. Но стабильность, как справедливо подчеркивают некоторые эксперты, не может быть лозунгом развития и имеет ограничения на использование. В итоге она перерастает в нерешительность и неопределенность, что не устраивает ту половину общества (44%), которая желает радикальных перемен и динамичного развития.
Таким образом, происходит переосмысление роли России. Однако это двунаправленный процесс, в котором оба вектора имеют приблизительно равное значение. Замыкание России в себе, зацикливание на собственных проблемах, в крайнем случае, на ситуации в «ближнем зарубежье» проявляется и в существовании «рваной» картины мира в общественном сознании. Внешнеполитические вопросы вызывают наибольшие затруднения у респондентов. При этом есть некие крупные «острова» — США, ЕС, СНГ, Китай, Украина, Белоруссия, Казахстан, — относительно которых население имеет определенные представления, часто основанные на школьных стереотипах или сообщениях СМИ. В то же время есть целые зоны, которые не вызывают никакого интереса, хотя элита постоянно обсуждает отношения России с этими регионами.
Классические примеры — Центральная и Восточная Европа, Центральная Азия и в меньшей степени Кавказ. Значимость этих районов для нашей страны по мере ее превращения в региональную державу, безусловно, возрастает. Именно они оказываются в центре внимания реальных игроков мировой политики, именно они постепенно становятся приоритетными направлениями и для России. Однако для большинства населения это по-прежнему периферия, о которой недостаточно информации, а потому с ней можно не очень считаться. После ухода России с Балкан и снижения накала страстей по поводу Косово для большинства россиян этот регион перестал представлять какой-либо интерес.
Другой пример — опрошенные с трудом вспоминает лидеров стран Центральной Азии (за исключением Казахстана) или Восточной Европы (за исключением союзнической Белоруссии или друга-соперника Украины). При этом имена западных политиков (Д. Буша, Г. Шредера, Ж. Ширака) и восточноевропейских политиков прошлого (В. Ярузельский, Т. Живков, Э. Хоннекер и т.п.) называются безошибочно. Не в состоянии россияне оценить и степень дружественности-враждебности проводимой большинством стран СНГ политики в отношении России, в то время как характеристика связей с США, Китаем или Германией таких затруднений не вызывает. Вероятно, в этом виноват и двойственный характер политики самих стран СНГ, однако это лишь немногие примеры, говорящие о том, что налицо игнорирование российским общественным мнением целого ряда регионов планеты.
Примечательна и оценка, которую россияне дают Центральной Азии в целом. Восприятие здесь скорее стереотипно-негативное.
Половина опрошенных (51%) полагает, что это регион, через который в нашу страну идут наркотики и незаконные мигранты; 15% видят в нем источник природных ресурсов, сельхозпродукции и рабочей силы, каждый десятый (11%) считает, что центральноазиатские государства служат буфером от проникновения в Россию радикального исламизма.
Еще одно подтверждение факта осознания недостаточной силы России и ее перехода в модус регионального центра силы — «мельчающие» соперники. Один из опросов показал, что наиболее недружественными россияне считают Латвию, Грузию, Украину, т.е. те страны, чьи размеры и степень влияния в мире крайне ограничены, но в которых сосредоточены реальные «болевые точки» для нынешней России.
Небезынтересно и то, в каком направлении дрейфует Россия.
У исторической дискуссии между «западниками» и «славянофилами» сегодня открылось второе дыхание. И все же пока очевидно, что, несмотря на раскол в общественном мнении по этому поводу, российская политика ориентирована на Запад. Именно там находится основная «референтная группа» для российского руководства, а любые движения страны на восточном направлении пока диктуются логикой развития отношений с глобальными игроками — США и ЕС. Очевидно, что экономика России также целиком зависит от Запада. Он является основным потребителем нашего сырья, его менеджерский опыт переносится на отечественную почву, его институты и механизмы копируют современный бизнес и современное политическое сообщество, его ценности и свободы медленно обретают все большее число сторонников, прежде всего среди молодого поколения и средне- и высокодоходных групп. В конце концов, на Западе сосредоточена и финансовая мощь российской элиты, ее вывезенные из страны капиталы.
Поэтому не случайно, что 40% опрошенных готовы поддержать те политические силы, которые выступают за скорейшее вхождение России в западную цивилизацию; 37% считают, что критика Запада после Беслана вполне справедлива; столько же опасаются, что «дело ЮКОСа» приведет к осложнению отношений России и Запада и т.п. Запад, несмотря на всю условность этого термина, в большей степени ассоциируется с США. И здесь начинают играть свою роль как стереотипы времен «холодной войны», так и недовольство сегодняшней агрессивной политикой Вашингтона. Однако исследования показывают, что прямого противостояния с США россияне не хотят.
Если бы в качестве ориентира в западном векторе развития стоял Европейский союз, то подход был бы принципиально иным.
Общий фон настроений здесь гораздо более благожелательный. По сравнению с эйфорией 2002–2003 гг., отношение россиян к Европе выровнялось и стало более взвешенным. Четко прослеживается следующая тенденция: общим долгосрочным вектором должно стать сближение с Европой, но о конкретных его формах на современном этапе можно спорить. В последние два года почти не меняется соотношение процентов в триаде «полноправное членство — партнерство без вступления — никакого сближения, нас никто не ждет в ЕС» (33–35%, 25–30% и 16–20% соответственно).
А как отношения на восточном направлении? Насколько велика вероятность попадания России в ловушку американо-китайского соперничества, о которой последнее время часто говорят эксперты? Отношение населения к Китаю во многом реплицирует установки российской элиты, различаясь лишь в некоторых нюансах.
Россияне хотели бы сохранить отношения с КНР на нынешнем дружественном уровне, взаимодействовать с Пекином для выстраивания баланса сил в мире и укрепления позиций России через многополярность, но в отличие от ситуации на европейском направлении не хотели бы углубления сотрудничества. В нынешних условиях уже не существует дихотомии «Восток-Запад» или «Европа-Азия». Ни один из этих «субъектов» не является целостным, обладает лишь крайне ограниченным набором объединяющих характеристик, показатели которых разнятся от страны к стране. Восток или Азия сегодня — это стремительно, но с диспропорциями развивающийся Китай, информационные, ядерные и космические технологии Индии, нищета Мьянмы или Непала и вестернизирующееся японское общество. Единый Запад — тоже миф, учитывая трансатлантические противоречия и разницу в подходах к экономическому развитию и внешней политике у ЕС, США и, разумеется, внутри самого ЕС.
Сегодняшний мир скорее характеризуется дихотомиями «системное — не системное», «управляемое — хаотичное», «структурное — сетевое». И эти плоскости объективно должны предопределять и поиск Россией своих союзников и партнеров на международной арене.
Д. В. Поликанов