пропагандистское представление советской молодежи. Понятие К. с., стягивая в единый идеологический узел проблемы преемственности поколений, наделяет советских молодых людей мистической верой в исторический прогресс: ведь именно им принадлежит будущее, которое, разумеется, будет коммунистическим. В ожидании этого «светлого будущего» советская власть принимает особые меры, чтобы задержать, замедлить, затормозить вступление молодежи в реальную «взрослую» жизнь. Молодой человек в СССР долгое время пребывает в положении ученика партии и комсомола. Он уже не ребенок и еще не взрослый, не мальчик, но и не мужчина, прямо уже не зависит от взрослых, но обязан полностью им подчиняться. Его убеждают не торопиться, повременить, подучиться, присмотреться, подрасти. Когда, наконец, молодой человек вступает в активную социальную жизнь, он с удивлением обнаруживает, что все престижные места заняты, а имеющиеся у него знания и опыт либо устарели, либо вообще неприемлемы. Продвижение по служебной лестнице осложнено — нет вакансий, связей и привычки к идеологической адаптации, которая приходит только со временем. Эта противоречивая ситуация объясняет трения между представителями разных поколений, но не вскрывает их истоки. Социальный конфликт в Советском Союзе отнюдь не сводится к конфликтам возрастным. Различие в возрасте - скорее предпосылка, чем причина.
Интенсификация производства приводит к постоянному удлинению сроков обучения. Как следствие, связи советских молодых людей, многие годы обучающихся вместе, растут и крепнут. Одновременно слабеет и сужается влияние мира взрослых. Мост между обоими мирами — комсомол — все более теряет свою эффективность и действенность. Советский молодой человек охотно входит в группу сверстников, где социальное общение не опошлено лицемерием и ханжеством. Эти группы молодежной субкультуры, часто стоящие вне рамок закона, дают молодому человеку хотя бы суррогат того, что не может предоставить ему коммунистическое общество. Но опыт советской жизни учит подозрительности, неверию в истинные мотивы деятельности людей. И советская молодежь постепенно приходит к заключению: как ни приятно верить друзьям, это не окупается. «Не окупается» — вот главный нравственный критерий социалистического общества, в котором быть — значит иметь, а не иметь означает — не быть. Советские юноши и девушки, привыкшие относиться недоверчиво ко всем нормативам общества, быстро утрачивают интерес к абстрактным коммунистическим идеалам, предпочитая им антисоциальный поиск: оптимизм сменяется скептизмом и пессимизмом. Отчуждение советской молодежи проявляется не только в недоверии к социальным нормативам, но и в чувстве потерянности, характерном, впрочем, для всего советского общества.
Кризис молодежи в СССР выступает как отказ от принципов и норм, лежащих в основе социальной структуры тоталитарного мира. При этом коммунистические ценности отрицают не только дети трудящихся, но и выходцы из привилегированного, правящего класса — молодежь, которая не испытывает ни бедности, ни трудностей в реализации жизненных возможностей. Составлявшая когда-то социальную опору режима элитарная молодежь постепенно становится ненадежной, непригодной для воспроизводства существующего коммунистического правопорядка. Правда, советская педагогика упорно исходит из представления, что эти пороки вытекают не из характера советского общества, «самого передового и гуманного в мире», а обусловлены недостатками воспитания, плохо поставленной комсомольской работой. Истина, однако, в другом. Сведенный социалистическим обществом до уровня робота, молодой человек в Советском Союзе стремится хотя бы в неформальной среде обрести статус, достойный уважения. Изверившись в казенных авторитетах, услужливо подбрасываемых ему пропагандой, подросток ищет (и находит) друзей среди тех, кто готов признать его притязания быть личностью — независимой, думающей, творящей. Лучшие уходят к диссидентам, сломленные — в воровские шайки.
При отсутствии позитивной программы стихийный протест молодежи против норм и стандартов поведения, господствующих в обществе, часто принимает форму социального нигилизма, который, в сущности, есть оборотная сторона конформизма. Эту закономерность использует коммунистическая пропаганда, стремящаяся даже протест молодежи против устоев социализма превратить в фактор, укрепляющий устои. Через разветвленную систему массовой коммуникации пропаганда умело манипулирует субкультурой молодежи, эксплуатируя вкусы и настроения молодых людей. В результате место отвергаемых молодежью стереотипов господствующей культуры занимают стандарты комсомольской «культуры». Через них — лишь в слегка завуалированной форме, создающей иллюзию независимости, — в сознание молодых людей вбиваются нормы и ценности того же коммунистического общества. Социализм постоянно изобретает новые механизмы отбора тех, кто сумеет ему служить преданно и покорно. От «избранных», прошедших такого рода селекцию, требуется лишь та часть их личности, те возможности и способности, которые нужны властям. Вся оставшаяся часть человеческого «я « безжалостно отсекается: гражданские порывы, самолюбие, гордость, достоинство...
Коммунистам нужен не человек, а функции, которые он может выполнять; навыки, благодаря которым он с ними справится. Поэтому социализм организует процесс воспитания и социализации так, чтобы утверждать и культивировать те элементы личности, от которых можно ожидать «отдачи» — рабское трудолюбие, беспрекословное послушание. Молодого человека отчуждают от присущих ему интересов, потребностей, возможностей. Критерием ценности становятся не способности, заложенные в человеке, а лишь то, насколько хорошо он выполняет порученное ему дело и какого рода дело ему можно поручить. Происходит превращение молодежи в часть машины тоталитарного общества. Неудивительно, что государство «развитого» и «зрелого» социализма, которое коммунистические «отцы» учили чтить и которым призывали восхищаться, воспринимается молодежью как общество, чуждое ему и враждебное. Протестуя против господствующих стандартов, молодежь далеко не всегда находит верные пути борьбы. Часто «отрицание» сводится к увлечению водкой, наркотиками и азартными играми. Движение сопротивления носит характер эмоциальной импровизации, политической инфантильности или стихийного бунтарства. Бунт советской молодежи часто утопичен: ее цели и устремления — законность, свобода и равенство. И одновременно — культ изобилия. Она ратует за порядок и отвергает бюрократию, мечтает о совершенстве и не желает быть интегральной частью коммунистической системы. Критикует существующие социальные институты, но не выходит за рамки этих институтов. Даже наиболее радикальные молодые люди в своих требованиях реформ обычно не выступают за ликвидацию социалистической системы как таковой.
Видя, как ветшают и рушатся коммунистические кумиры, власть все меньше апеллирует к авторитетам и все больше пытается убеждать и доказывать. Определенные надежды она связывает со средствами информации, унифицирующими жизненную программу молодежи. Расчет несложен: коль скоро различные социальные группы смотрят одни и те же передачи телевидения, читают те же газеты — культура усредняется, а само общество стандартизируется. Стало быть, делается вывод: различия между поколениями постепенно сгладятся. Это заключение, однако, не выдерживает проверки жизнью: слишком велик в СССР разрыв между пропагандой моделью и реальностью. Пропаганда внушает ребенку представления о свободе и равенстве. Но первые же жизненные шаги убеждают его, что в обществе социализма нет ни свободы, ни равных возможностей. Человек обречен выполнять чуждые и враждебные ему социальные роли. Естественно, это порождает разочарование, сомнения, а затем и протест. К политическому действию приходит молодежь не просто бунтующая, а добивающаяся изменения общества. В результате, понятие К. с. приобретает неожиданный (для властей) смысл С. к. — «смены коммунизма».
ПРИМЕРЫ: Партийные организации района уделяют постоянное внимание воспитанию коммунистической смены...» («Человек будущего рождается сегодня». «Московский рабочий», М., 1984, с. 146.) «В сыне беспокоит меня неприятное мне умение жить... умение устроиться у него в большом и малом. Но не такой представлялась мне в мечтах коммунистическая смена...» («Эскиз к портрету». «Молодая гвардия», М., 1969, с. 112.) «Ветераны заверили партию, ее Центральный комитет, Политбюро ЦК КПСС, что все свои силы, знания, опыт направят на... воспитание молодого поколения советских людей - нашей боевой смены». («Партийная жизнь», 1983, № 17, с. 3.)