Язычество

Философская и религиозная позиция, в целом политеистическая и пантеистическая, противоположная религиям Откровения и Спасения, монотеистическим религиозным или светским догмам, а также западному материализму. Для Кристофера Жерара, одного из лучших знатоков язычества (изнутри), «язычество, как целостное видение мира...
Это верность своему роду в рамках очень долгой памяти, укоренение на многих почвах и открытость невидимому... активное вмешательство в жизнь, искомое равновесие между микрокосмом и макрокосмом. Язычество — это по своей сути естественная религия, религия природы и её вечных циклов, самая древняя в мире, «родившаяся» вместе с ним, если только наш мир когда-либо родился. Это отнюдь не причуда группы чудаков, не элегантная ностальгия отдельных ученых, ищущих убежища в мифическом золотом веке; осмелюсь утверждать, что язычество сейчас на пути к тому, чтобы стать первой из религий» (из книги «Языческий дискурс», изд. «Аж д'Омм»). Он насчитывает полтора миллиарда язычников на пяти континентах, что может быстро сделать их первой религиозной группой
В мире. К. Жерар добавляет: «Не впадая в узкий морализм... живое язычество, как мне кажется, несовместимо со всем, что унижает человека. С его восхищением жизнью, с его вечным порывом она должно вылиться в отказ ото всего, что порабощает: наркотиков, любой формы зависимости, любого нездорового образа жизни». Иными словами, живое язычество не бесформенно и никак не связано с распущенностью нравов и антивитализмом нынешнего Запада, вопреки уверениям отдельных прелатов. «Гей Парайд» не имеет ничего общего с языческими вакханалиями! С другой стороны, язычество ни в коей мере не суеверно и не сводится к одной обрядности, что в высшей степени характерно для ислама, религии, диаметрально противоположной язычеству. С другой стороны, Пьер Виаль пишет, что язычество не является антихристианским, оно нехристианское и пост-христианское, и добавляет: «Быть язычником — значит отказаться от-того извращения ценностей, которое Ницше обличал в христианстве. Это значит считать образцом героя, а не мученика. Меня всегда отталкивал христианский культ страдания. Прославление искупительной ценности страдания казалось мне просто мазохизмом» (сегодня христиане-модернисты восхваляют этномазохизм и европейский комплекс вины перед иммигрантами-колонизаторами и призывают «каяться» при каждом удобном случае). Он продолжает: «Восхищение всем жалким, болезненным, тщедушным казалось мне нездоровым, я предпочитал греческий идеал, призывавший атлета добиваться всё более высоких достижений, и стоицизм Марка Аврелия. Но язычество не следует смешивать с антиклерикализмом или атеизмом. Другой важный момент: чисто интеллектуальное определение язычества...неудовлетворительно. Оно необходимо, но недостаточно. Язычество,
Чтобы существовать, должно быть живым. А это выражается в самых простых повседневных делах. Язычество определяет себя, прежде всего, по отношению к святому. Оно утверждает имманентность «святого» (в книге «Одна земля, один народ»).
Итак, для этих двух авторов язычество это настоящая «религия», в большей степени, чем монотеизмы, потому что она «связывает» (слово «религия» происходит от латинского глагола «religare» — «связывать» — Прим. пер.) людей одного сообщества между собой и всех их вместе — с Космосом, где божественное присутствует везде и божества не сидят на облаках, отдельно от мира «непосвящённых». Равным образом ничего общего с язычеством не имеет гностицизм, которым вдохновляется масонство. Черты, которые объединяют все язычества, это: присутствие святого и сверхъестественного в природе, циклическая или сферическая концепция времени (в противоположность эсхатологиям Спасения или прогресса, в которых время линейно и устремляется к концу истории), отказ считать природу «собственностью» человека, которую он может эксплуатировать и разрушать по своему произволу; чередование чувственных удовольствий и аскезы; постоянная апология жизненной силы («да» жизни и «Великое Здоровье» ницшевского Заратустры); идея, что мир не создан, а представляет собой поток становления без начала и конца; трагическое чувство жизни, но отказ от всякого нигилизма; культ предков, рода и биологической и культурной самобытности своего народа; отказ от всякой универсальной Истины, данной в Откровении, и, следовательно, от всякого фанатизма, догматизма и принудительного прозелитизма. Вместе с тем, не следует доверять речам некоторых якобы язычников, проповедующих «абсолютную терпимость» язычества во имя «социального политеизма». Эти люди, как и церковь, ставшая экуменистской и гуманитарной после II Ватиканского собора, готовы с распростертыми объятиями встречать иммигрантов, «принимают» Ислам и отказываются от борьбы против упадка нравов.
Это пседоязычество светских попов придаёт языческому духу левацкий облик. И в самом деле, язычество в том виде, в каком его якобы защищают некоторые публицисты, это чисто негативное и реакционное псевдоязычесво, иудео-христианство навыворот, эмоциональный антикатолицизм.
Это не философия жизни, а злобная зависть. Кстати, эти псевдоязычники, за отсутствием настоящей культуры, никогда не могли ни определить свое мнимое «язычество», ни жить поязычески. Это лжеязычество совершенно абсурдным образом выливается в происламизм (в то время как Коран предрекает язычникам-«идолопоклонникам» судьбу баранов из суры «Айт-эль-Хебир»), в эгалитаризм абсолютной терпимости к любым отклонениям во имя чисто казуистического «социального политеизма» (к гомофилии, антирасизму, этноплюрализму, трибализму и т.д.). Стоило ли труда критиковать церковь,
Чтобы потом оказаться объективно на тех же позициях, что и монсеньор Огайо, на позициях упадочного гуманитаризма, которые церковь заняла после II Ватиканского собора! Следует, наоборот, утверждать, что язычество по сути своей является сторонником общественного порядка как отражения космического порядка. Оно также противостоит слиянию народов, метисации и безликому индивидуализму. Языческое видение мира органично и целостно, на народ оно смотрит как на общность судьбы, основанную на родстве и иерархии. Как в греческом язычестве, для этого видения мира фундаментально понятие Полиса, сочетающее в себе патриотизм и этническую самоидентификацию (что отражает разнообразие божеств и природы). Равным образом введённое Ницше понятие воли к власти вполне совместимо с язычеством при том условии, что эта воля уважает природный и космический порядок, а не выражается в слепой и неистовой безудержности.
В Европе язычество, которое было её древней религией до прихода христианства, представлено в трёх видах: во-первых, в виде «философского» язычества (или неоязычества) с его эллинскими, римскими, германскими, скандинавскими и прочими составляющими, которое не сопровождается верой в персонифицированных богов, а представляет собой скорее сакральное, политеистическое и пантеистическое видение мира, для которого божества — это вечные аллегории, отражающие многогранность жизни и Космоса: у этого язычества много общинных обрядов, связанных с моментами жизни и циклами времён года; оно столетиями влияло на европейское искусство. Кроме того, есть «Дикое язычество», от движения «Нью Эйдж» (которое можно назвать псевдоязыческим) до европеизированного буддизма. Отметим также в числе лжеязычеств язычество интеллектуалов, которое часто на деле не более, чем атеизм с примесью ярого антикатолицизма. К. Жерар называет таких людей «салонными язычниками». И, наконец, есть язычество, скрытно присутствующее в традиционном католицизме и православии, особенно в их по сути политеистических культах. Нет языческой «церкви». Язычество социологически не едино, правильней говорить о язычествах. Кстати, это немного двусмысленный термин, придуманный христианами для обозначения религии крестьян (pagani). Следует отметить, что секты не имеют никакого отношения к язычеству и его философии, это порождения мистических монотеистических религий Спасения. Язычники должны сегодня проявить мудрость и разум, чтобы не отталкивать априорно традиционных христиан (и последним следует занять такую же позицию по отношению к язычникам), потому что важнее всего борьба против общего врага. В этой области не должно быть никакого сектантства; нужен исторический компромисс. Наоборот, с левым иудеохристианством, порождением II Ватиканского собора, никакое соглашение невозможно. Главный упрёк язычников христианам, который сформулировали Пьер Виаль, Джорджо Локки и Луи Ружье, заключается в том, что у истоков христианства мы находим универсализм, эгалитаризм и прогрессизм «смысла истории», в том, что тоталитарные идеологии Спасения, мондиалистский либерализм конца истории и гуманитаризм, которые разоружают Европу, — всего лишь светские формы христианства. Универсализм, например, превратился в светский космополитизм, христианское милосердие — в мазохистский гуманитаризм. К сожалению, вселенская благотворительность, плод иудеохристианства, решительно отвергаемая языческим видением мира, стала источником морального разоружения европейских обществ, их бессилия перед лицом вторжения колонизаторов из Третьего мира. Равным образом, поставив Бога вне мира и лишив последний святости, иудео-христиане проложили путь атеистическому материализму. Христиане-традиционалисты возражают, вслед за Августином и Фомой Аквинским, что равенство людей перед Богом применимо не к Полису, а к потустороннему миру, после Страшного суда. Тем не менее, следует признать, что эгалитарный, универсалистский и антинациональный (антигражданский) вирус первых христиан, который был нейтрализован средневековой рыцарской церковью, вновь обрёл силу в современной церкви после П Ватиканского собора. Традиционная христианская церковь, как католическая, так и православная, включала в себя много языческих элементов, в частности политеизм Святой Троицы, культа святых и Богоматери. Отметим также, что многие представители церкви, от Пелагия до Тейяра де Шардена, включая Джордано Бруно, пытались дать синтез европейского христианства и язычества. Главное сегодня — борьба против общего врага, Ислама, самого абстрактного, самого нетерпимого, самого опасного из монотеизмов (послужившего моделью тоталитаризма задолго до коммунизма). К сожалению, католическая иерархия идёт на самоубийственное сотрудничество с Исламом, объективными союзниками которого являются и интеллектуалы-псевдоязычники с их туманными «этноплюралистическими» теориями. Вероятно, в Европе и
В Индии в течение XXI века именно настоящие язычники будут сражаться в первых рядах против тоталитарной религии пустыни, а не католическое духовенство и не «светские» республиканцы. Не надо превращать язычество в орудие, делать из него своего рода «политическую религию». Язычество — это, прежде всего, внутреннее состояние, философская и духовная позиция, выбор ценностей, но язычество ни в коем случае не имеет призвания стать в Европе организованной религией, «новой церковью». Европейский католицизм, до того, как он был десакрализован II Ватиканским собором, за чем последовала значительная потеря им паствы, включал в себя в результате синкретизма много элементов язычества, из-за чего некоторые современные теологи называют его «языческим католицизмом», бросая ему те же упреки, что в свое время Кальвин и Лютер. Современное славяно-греческое православие не утратило своих языческих элементов. Исторический союз настоящих языческих философов, независимо от того, вдохновляет ли их Греция, Рим или Индия, с традиционным европейским христианством — непременное условие беспощадной борьбы, с одной стороны, против масонской гнозы, с другой — против мракобесия колонизаторов-мусульман и с третьей — против вируса материализма. (См. «Иудео-христианство»).