ЛЕВАЯ ИДЕОЛОГИЯ

Термин «левые», равно как и его антоним — «правые», появился во французском Учредительном собрании времен Революции (1789–99).
Депутаты, представляющие разные политические силы, занимали места в разных крыльях парламента. Слева рассаживались якобинцы, стремившиеся к радикальному изменению существующего строя, в центре — жирондисты, колеблющиеся республиканцы, а правое крыло занимали сторонники конституционной монархии. С тех пор «левыми» стали называть всех, кто выступает за слом существующего порядка (радикалов, прогрессистов, «реформаторов»), а «правыми» — сторонников сохранения статус-кво, консерваторов, «охранителей», т. е. «довольных».
Существует также версия, что понятие «левые» возникло в XIX в. как обидная кличка. Ссылаясь на притчу Христа об овцах и козлищах, которых Христос поставит от себя по разные стороны, клерикалы назвали себя «правыми», а атеистов, соответственно, «левыми», т. е. теми, кто отрицает Бога и не наследует Царствия Небесного. Естественно, что кроме атеизма под «левизной» стали подразумевать и программные установки тогдашних «левых».
При всем многообразии взглядов и теорий людей, называемых «левыми», их объединяло одно — декларация принципа социальной справедливости как базового в обществе. А идеи справедливого устройства общества, где отсутствуют противоречия между бедными и богатыми, восходят к воззрениям античных философов. Другой важный атрибут любой левой идеологической схемы — неизбежно преувеличенная роль государства в построении общества социальной справедливости.
Некоторые историки вообще склонны рассматривать древние цивилизации — Египет, Месопотамию, Индию, Китай, сложившиеся как корпорации, обслуживающие ирригационные сооружения, а также империи ацтеков и инков — как государства «социалистические», общинные, с солидарной ответственностью, где правящая элита обеспечивала уравнительный принцип распределения валового национального продукта и жестко регламентировала законы, которые исключали частную собственность на средства производства.
Элементы общества уравнительного социализма усматривали и в многочисленных коммунах различных религиозных сект и течений — от альбигойцев и павликиан до чешских гуситов и анабаптистов Т. Мюнцера и И. Лейденского.
Вообще в истории первоначального христианства, как писал Ф. Энгельс, «имеются достойные точки соприкосновения с современным рабочим движением». И одна из них — общность взглядов на необходимость справедливого перераспределения общественного богатства. В раннехристианских общинах, начиная с самой первой, апостольской, была общность имущества. Но, и в этом принципиальное отличие ранних христиан от социалистических теоретиков, последователи Христа не выступали против частной собственности на средства производства, считая это непринципиальным. Они выступали за справедливость и благотворительность — разумеется, на основе абсолютной добровольности.
Социалистические (по самоназванию) идеи были сформулированы гораздо позднее — в конце XVIII — начале XIX вв., и получили в литературе название утопического социализма, нашедшего выражение в трудах и практических опытах Ш. Фурье, Э. Кабе, Р. Оуэна, А. Сен-Симона. Они даже реализовывались на практике через создание уравнительных коммун, ни одна из которых долго не просуществовала.
Левая идеология анархизма (осн. представители — П. Ж. Прудон, М. Бакунин, П. Кропоткин) наоборот, основывалась на крайнем антиэтатизме: ошибкой социалистов они считали использование государственных институтов, которые для осуществления справедливости надо отменить. Справедливое общество виделось им ассоциацией трудовых самоуправляющихся общин, автономных от какой бы то ни было внешней силы в виде стоящих над ними государственных органов.
При всем утопизме теоретических построений идеологов анархизма, опыт практической реализации их идей после 1917 г. вылился в десятки тысяч погибших и раненых, коллапс экономики и разгул бандитизма. Но подобные способы незаконного изъятия и перераспределения в свою пользу чужого имущества использовали и большевики. Только, в отличие от последователей Бакунина и Кропоткина, делали это, используя силу набирающей обороты государственной машины и идеологию марксизма.
Отцы-основатели самого главного «левого проекта» — марксизма — К. Маркс и Ф. Энгельс претендовали на то, что он придал социализму подлинно научный характер, доказав, основываясь на доскональном анализе капиталистического общества, неизбежность гибели этого строя и замены его коммунизмом. Подобно тому, как буржуазный класс пришел на смену классу феодалов, класс пролетариев заменит класс буржуа.
Но и «научность» социализма не мешала сторонникам Маркса исповедовать давнюю социалистическую идею перераспределения. Тот факт, что сам Маркс (в «Критике Готской программы» (1875), адресованной только вождям международного коммунистического движения) предостерегал соратников от того, чтобы «видеть существо дела в так называемом распределении и делать на нем главное ударение», свидетельствует о том, что подобные взгляды были присущи основной массе социал-демократов.
Традиции уравнительного социализма, когда на первое место ставился принцип «экспроприации экспроприаторов», в полной мере проявились в ходе всех революций и во многом обусловили катастрофу 1917 г. в России и последующей Гражданской войны.
Теория мировой революции К. Маркса и Ф. Энгельса предполагала, что решающая роль в революции отводится развитому пролетариату западных стран. Революция рассматривалась как непрерывный мировой процесс, в результате которого коммунизм воцарится во всех без исключения странах мира. Из учения К. Маркса вытекала невозможность представить в авангарде мирового революционного движения Россию с ее неразвитым пролетариатом, преимущественно крестьянским населением и едва начавшимися устанавливаться капиталистическими отношениями.
О невозможности революции в подобных условиях писали в начале XX в. как «ревизионисты» Э. Бернштейн и К. Каутский, так и русские меньшевики Г. Плеханов, Л. Мартов и т. д. К. Каутский, в частности, настаивал на эволюционном пути чисто политической борьбы, что в конце концов вылилось в концепцию ультраимпериализма, согласно которой капитализм как общественная система может исчезнуть не в результате его уничтожения, а за счет «гипертрофии». Когда все будет подчинено капиталу, на международной оси сольются все тресты, исчезнут кризисы и противоречия между трудом и капиталом.
Немецкий социал-демократ Э. Бернштейн верил не в «победу социализма» или возможность его планового строительства, а во «врастание современного общества в социализм». «Чем богаче общество, тем легче и обеспеченнее осуществление социалистических требований», — писал он, доказывая, что социализм будет осуществлен вовсе не потому, что рабочие станут еще беднее, а напротив, оттого, что станут богаче, вырастет их культурный уровень. Именно поэтому Бернштейн сформулировал свой знаменитый принцип, что цель ничто (никто не представляет, что такое «конечная цель социализма»), а движение — все. Бернштейн выступал решительным противником уравнительного, основанного на принципе тотального перераспределения общественного продукта, казарменного социализма. Его идеи соединения социализма с демократией в XX в. были блестяще реализованы во многих современных развитых государствах Европы, а его т. н. «демократический социализм» и «еврокоммунизм» в качестве официальной доктрины закрепили в своих программных документах представители большинства социал-демократических (социалистических, лейбористских) партий Запада.
Сторонниками идеи постепенной «социализации» капиталистической промышленности буржуазным государством были представители сложившейся в начале XX в. австрийской социал-демократии школы австромарксизма, представлявшей собой конгломерат разнородных научных и политических взглядов. Так, ряд австромарксистов, в т. ч. Ф. Адлер, были поклонниками позитивизма Э. Маха, другие пытались соединить марксизм с неокантианством (М. Адлер), третьи придерживались экономической теории предельной полезности Бем-Баверка.
В политической деятельности общими для австромарксистов были склонность к компромиссам и боязнь решительных действий, от которых, в частности, социал-демократические министры удержали пролетариат в 1918–20 гг. После захвата Австрии гитлеровской Германией (март, 1938) некоторые лидеры австромарксизма выступали против лозунга борьбы за независимость Австрии, считая, что освободить Австрию от фашизма может только общегерманская революция.
Мощнейший толчок придали левому движению революционные события в России. В. Ленин, в известной степени продолжавший дело «народников», настаивал на возможности построения социализма в России. С началом Первой мировой войны страну стали буквально разрывать на части обострившиеся социальные противоречия. Именно тогда Ленин понимает, что подобную ситуацию упускать нельзя, и разрабатывает «теорию слабого звена». Слабым звеном была Россия, страна, «которую грабят». В «странах, которые сами грабят» (т. е. передовые страны Запада), даже несмотря на развитость пролетариата, революционная ситуация возникнуть не может. Революция вспыхнет там, где рабочий класс влачит наиболее униженное существование. Лишь после этого огонь перекинется на прочие страны. Мировая революция станет не только неизбежным следствием революции в России, но и гарантией ее успеха: от победоносных выступлений европейского рабочего класса зависит, сможет ли выстоять под напором империалистического окружения страна победившей революции.
Сразу после Октябрьской революции 1917 г. родилась теория перманентной революции. Исходя из марксова тезиса о невозможности построения социализма в отдельно взятой стране, автор теории Л. Троцкий настаивал на немедленном экспорте революции за российские рубежи. Против этой позиции еще в январе 1918 г. выступал И. Сталин, утверждавший, что на Западе нет революционного движения. В конце 1924 г. И. Сталин выдвинул политический курс на построение социализма в отдельно взятой стране. В сложившихся обстоятельствах надлежало, абстрагировавшись от международной реакции, направить Советский Союз по пути замкнутого экономического, политического и культурного развития.
Сталинская стратегия самодовлеющего развития утверждала приоритет российской «социалистической» государственности над всеми остальными проблемами мирового коммунистического движения. Что хорошо для СССР, то хорошо для всего мирового коммунистического движения. Успехи в индустриализации, коллективизации, экономический и культурный рост в Советском Союзе стенет примером для других стран. Опыт практики большевиков через несколько десятков лет был взят на вооружение не только странами Восточной Европы, но и государствами третьего мира, которые проводили национализацию собственности ТНК и зависящих от них компрадорской буржуазии и местных марионеток теми же методами, что и сторонники Ленина после 1917 г. Опыт форсированного становления производства, основанного на приоритете общественной собственности, использовался Мао Цзедуном в Китае, Ким Ир Сеном в Корее, Ф. Кастро на Кубе. Сегодня им пользуются в Венесуэле, Боливии.
Исследователи считают, что на становление «нового латиноамериканского социализма» серьезное влияние оказали не столько марксистско-ленинские идеи и идеалы строительства справедливого общества, сколько возникшая на континенте во второй половине XX в. т. н. «теология освобождения». Ее сторонники — католические священники (в Латинской Америке римская церковь до сих пор пользуется колоссальным влиянием в обществе), которые не просто лояльно относятся к социализму, но нередко сами вступают в ряды леворадикальных организаций.
Практика русской революции в значительной степени повлияла на формирование идейно-теоретической базы левых во всем мире. Во-первых, как Запад, так и Восток воспринял не классический марксизм, а его специфическую русскую версию, воплощенную большевиками в виде советской власти. Во-вторых, и классический марксизм, уже с XIX в. прочно вошедший в общественное сознание европейских интеллектуалов, после беспрецедентного социального эксперимента большевиков тоже был подвергнут значительной ревизии и воспринимался уже не как «руководство к действию», а как серьезная научная теория, которая, тем не менее, нуждается в тщательном переосмыслении.
Появление неомарксизма обычно связывают с именами К. Корша, Э. Блоха, Д. Лукача, А. Грамши, В. Беньямина. Сознавая в целом неизбежность трансформации капитализма как исторически преходящего способа организации общества, они считали, что переход к социализму произойдет не насильно, а через завоевание новым классом идеологического лидерства, через создание новых типов общественных отношений. Таким образом, борьба должна вестись, прежде всего, за сознание, за надстройку, утверждал, например, Грамши, полемизируя с «ортодоксальными» марксистами.
Влиятельнейшими теоретиками левого направления были представители франкфуртской школы — М. Хоркхаймер, Т. В. Адорно, Э. Фромм, Г. Маркузе, позднее — Ю. Хабермас. Эта школа возникла на базе Франкфуртского института социальных исследований в начале 1930-х гг. и объединила ученых, придерживающихся леворадикальных позиций. В 1933 г. они перебазировались в Париж, а в 1934 г. — в США, где продолжали свою деятельность при Колумбийском университете. В 1949 г. участники школы возвратились в Германию.
Франкфуртская школа, просуществовавшая свыше 40 лет, оказала огромное влияние на политическую жизнь послевоенной Европы, ее духовную атмосферу. Более того, против воли ученых, многие их идеи оказались теоретическим обоснованием движения «новых левых» в 1960-е гг. и даже идеологической базой для политических экстремистов, выступающих под левацкими лозунгами («Красные бригады», РАФ и мн. др.). Даже после фактического распада школы в начале 1970-х гг. идеи «франкфуртцев» продолжают оказывать серьезное влияние на формирование взглядов представителей левых, экологических, антивоенных, антиглобалистских, феминистских организаций.
Хоркхаймер видел причину кризиса капитализма в интрументализации разума. Адорно видел выход из ситуации в критике всех форм «отождествления», эквивалентности, позитивизма, что для него было равнозначно консерватизму. Маркузе использовал в своих построениях психоанализ. В работе «Эрос и цивилизация» (1955) он пытался доказать, что в основе общественной жизни лежат инстинкты, и был убежден, что подлинное переустройство общества произойдет при освобождении их в результате всплеска «новой чувственности». По Маркузе, в обществе сформировался «одномерный человек», не способный к критическому отношению ни к себе, ни к обществу, а соответственно, и к революционному действию. Это под силу лишь маргинальным, «неодномерным» слоям — студентам, безработным, люмпенам, нацменьшинствам.
Не случайно, что именно идеи Маркузе о раскрепощении «новой чувственности» были так популярны среди участников массовых волнений в Европе — «студенческой революции» 1968 г. На их мировоззрение (и в целом на идеологию «новых левых») немалое влияние оказали и взгляды французского писателя и философа, основателя французского экзистенциализма Ж.-П. Сартра. По мнению мыслителя, человек должен своим свободным выбором «изобретать», строить себя, встраивать в себя факты бытия. Индивидуум «всегда натыкается на собственную ответственность». Историю Сартр понимал как человеческое творчество, в ней человек предстает не просто объектом истории, но и ее агентом. Сам философ активно участвовал в политической деятельности и поддерживал ультралевых радикалов.
Одной из влиятельнейших левых идеологий второй половины XX в. является маоизм. Доктрина Мао Цзэдуна, базируясь на традиционных китайских учениях, впитала в себя и элементы западной мысли. В 1930-х гг. Мао провозгласил главенствующую роль крестьянства в революции — впоследствии (1950–60-е гг.) эта идея трансформировалась в доктрину «наступления Мировой деревни», под которой Мао понимал Азию, Африку и Латинскую Америку, где с невиданной силой развернулось революционное народное движение. «Партизанской базой», откуда пойдет наступление на «Мировой город», объявлялся Китай.
Учение Мао о противоречиях провозглашало необходимость искусственно обострять и стимулировать противоположности, что стало основой деятельности Мао на международной арене. Маоизм характеризуется абсолютизацией насилия («винтовка рождает власть», «бунт — дело правое»), опорой на деклассированные элементы и политически незрелые слои молодежи для «организации» революций, которые, по мнению Мао, до полной победы коммунизма должны происходить перманентно.
Маоизм получил распространение в качестве ультралевой политической идеологии в других странах, в т. ч. Непале, Шри-Ланка, Камбодже, Албании, а также в среде европейской леворадикальной интеллигенции (группа «Тель-Кель» и др.), у революционно настроенной молодежи США и Европы в конце 1960-х гг.
Большое влияние на леворадикальные течения 1960–70-х гг. оказали труды французского философа Л. Альтюссера, трактовавшего К. Маркса с позиций структурализма и обосновывавшего марксизм как строгую научную теорию. Он преподавал в Высшей нормальной школе (Париж). Среди его учеников выделяются М. Фуко и Ж. Деррида (см. Постмодернизм).
Одним из направлений теоретической деятельности М. Фуко было изучение взаимодействия стратегий власти и дискурсивных практик и разоблачение изощренных способов осуществления тотального властного контроля в современном обществе. По утверждению Фуко, современные структуры власти принципиально децентрированны и несубъектны. Власть лишена иерархически привилегированной точки, она «исходит отовсюду» и действует уже не в поле запретов и принуждений, но на микроуровне социальной жизни, в области наиболее тонких и персональных поведений, в сфере вкусов, желаний, удовольствий. Именно здесь надежнее всего осуществлять незримый, но неусыпный контроль над каждым моментом индивидуального выбора. Могущество неинституциональной власти в том, что, делая выбор, человек не сомневается, что делает его самостоятельно, исходя из собственных желаний, принципов, представлений о благе. Таким образом, индивидуальное уже не является независимым, но формируется в человеке властью, конституирующей его тело посредством специфических практик и формирующей его сознание с помощью «научных дискурсов».
Анализируя итоги молодежных бунтов 1960-х гг., Фуко, например, показывал, что средства борьбы молодежи были буржуазны, поэтому и потерпели поражение. Так, сексуальная революция не может привести к освобождению, потому что с начала своего зарождения сексуальность была орудием буржуазии, стремящейся к триумфу тела и контролем над ним.
Антивластный пафос был присущ и работам Ж. Деррида, посвященным деконструкции метафизики. По Деррида, сущность метафизического способа мышления — логоцентризм, стремление во всем найти, а то и навязать всему на свете Логос (порядок и смысл). Порядок — это структурированность, а всякая структура зависит от центра, функция которого стабилизация элементов системы. Деконструкция направляет свои усилия на освобождение от установки на центр, относительно которого постулируются различия между противоположными понятиями. В традиционных бинарных оппозициях один из членов оппозиции всегда превалирует над другим как основополагающий (бытие над ничто, власть над народом, мужчина над женщиной, больной над здоровым и т. д.). Деконструкция расшатывает отношения основного и маргинального, главного и второстепенного, девальвируя понятия центра, смысла, означаемого.
Работы Деррида, как и других постструктуралистов, стали основой доктрины политической корректности, постулирующей равноправие социального большинства и любых меньшинств и маргинальных групп. Для современной идеологии левых партий и организаций характерна эклектичность и широкий диапазон: от социал-демократических установок до левацких лозунгов экстремистского характера.
Немалое влияние на взгляды современных левых продолжают оказывать, хотя не в такой степени, как в XX в., такие течения как троцкизм, маоизм, анархизм. В последние годы заметна тенденция сближения, как организационного, так и теоретического, разнообразных течений: «зеленых», феминисток, представителей национальных и религиозных меньшинств на «левой» платформе. На самом деле все эти течения объединяет неприятие либеральных ценностей, господствующих в капиталистическом обществе эпохи транснациональных корпораций.
Современные левые идеологи (С. Жижек, Н. Хомский, Субкоманданте Маркос и многие другие) ищут способы обновления «левой идеи», которая оказалась в кризисе после наступления неолиберализма и неоконсерватизма и крушения СССР.