ДИПЛОМАТИЯ

от слова "дипломат" в первоначальном его значении - держатель "диплома", как называлась в древнем Риме, по греческой терминологии, рекомендательная или верительная грамота, выдававшаяся сенатом официальным лицам, отправляемым в провинции или за границу)-деловая, мирная, в отличие от военной, оперативная работа по осуществлению задач внешней политики государства, выполняемая органами правительства (ведомством иностранных дел, нередко главой правительства и главой государства) и их представителями и агентами за границей. Таким образом, Д. относится к внешней политике как выполнение плана к самому плану; в известном смысле она является орудием ее. Внешняя политика существенным образом определяет не только содержание, но и самый характер и методы Д.: достаточно, беря наиболее резкие примеры, сопоставить бандитскую Д. захватнической внешней политики фашизма с миролюбивой и честной Д. внешней политики Советского социалистического государства, построенной на принципе уважения прав других народов.

Мало того, решая на практике задачу, поставленную ей внешней политикой, Д. нередко превращает ее в самоцель. Напр., когда для обороны против агрессора Д. привлекает к союзу другие державы, установка на создание такого союза сама становится частью внешней политики. Так это было во время второй мировой войны, когда ряд миролюбивых держав образовали блок против военной угрозы со стороны гитлеровской Германии, или так это было в период усилий Англии в начале нынешнего столетия, которая сыграла активную роль в создании тройственного согласия для борьбы против германского империализма. При всем том, как ни тесна связь между Д. и внешней политикой, смешивать одну с другой нельзя. Последняя определяется: в рабовладельческом, феодальном и капиталистическом обществах интересами командующих здесь классов, в социалистическом обществе - интересами всего трудящегося народа. Д. же, отнюдь не будучи свободна от влияния общественной структуры, как мы увидим ниже, все же является лишь техническим средством осуществления внешней политики.

Само собой очевидно, что Д. так же стара, как сама внешняя политика, а последняя так же стара, как отношения между организованными человеческими обществами - государствами и даже племенами. Действительно, уже между варварскими племенами существовали более или менее правильные сношения, происходили переговоры и заключались соглашения и союзы экономического и политико-военного характера. Это значит, что и у них уже существовала Д. - пусть примитивная как по содержанию, так и по форме и методам, но все же Д. У древних же высокоорганизованных и сильных государств, как Вавилония или Египет, внешние сношения становились весьма сложными, их внешняя политика приобретала широкий и устойчивый характер, и сама Д. осложнялась, приобретала большое государственное значение и приводила к письменным соглашениям, по содержанию и форме поразительно близким современным. В древней Греции, раздробленной на множество то соперничавших, то объединявшихся государств, Д. играла уже огромную роль. Такие дипломаты, как Фемистокл и Перикл, стремившиеся к установлению гегемонии Афин над всей Элладой, и особенно царь Филипп Македонский, осуществивший объединение Греции, но под собственной македонской державой, стоят вровень с любыми дипломатами любых времен. Что же касается Рима, как республиканского, так и императорского, то уже Макиавелли (см.) правильно отметил, что Д. приобрела Риму больше, чем войны. В последовавшие за разрушением Римской империи мрачные века раннего Средневековья, когда вся государственная структура западноевропейского общества распалась, остался лишь один центр, который в состоянии был сколько-нибудь восстановить ее: это была римская церковь, главы которой, папы, используя духовное оружие как средство воздействия на варварские племена, создали новую Д., обеспечившую их собственное возвышение и вселенскую власть. С своей стороны на другом конце Европы, в ее юго-восточной части, Византия сумела в некоторой степени благодаря блестящей Д. спастись от гибели и продлить свою жизнь еще на целое тысячелетие. Когда в дальнейшем средиземноморская Европа в результате Крестовых походов в 13-16 вв. приобрела новый облик (развитие торговли и мануфактуры, рост городов и денежного хозяйства), Д. в руках пап, венецианских дожей, тиранов итальянских городов-государств, византийских императоров, боровшихся за рынки и присвоение новых источников богатств или объединявшихся для борьбы против немецких или французских захватчиков, приобрела огромное значение, которое с тех пор уже не умалялось.

Однако в те отдаленные века международные сношения еще не были постоянными и устойчивыми, а потому и Д. еще не осуществлялась постоянными и особыми институтами и не была профессиональной: по мере надобности посылались в чужие страны или принимались у себя из чужих стран посольства, которые, выполнив свое задание, возвращались домой и прекращали свое существование. Первоначально это были даже не посольства в современном смысле слова, получающие лишь общие директивы и действующие в рамках их по собственному разумению; это были скорее делегации, которые получали точные указания, как действовать и что говорить, и поэтому в древней Греции они часто набирались из актеров, мастеров художественной речи, а в древнем Риме - из среды профессиональных ораторов, которые так и назывались: "ораторы-послы". Поныне еще папские послы высшего ранга носят название "нунциев", возвестителей. Эти миссии получали инструкции от высшей власти своего государства - от народного собрания в Греции, от сената в Риме- и излагали свое дело гласно на аналогичных собраниях чужих государств, после чего удалялись на время совещания последних и отъезжали, получив от них ответ. С установлением личной или олигархической власти в ранних средневековых государствах процедура сношений и переговоров подверглась соответствующему изменению: миссии ездили от лица к лицу. Вместе с тем, начиная с 15 в. Д. стала постепенно приобретать профессиональный характер и притом настолько, что уже через сто лет на службу ее стали почти повсюду приниматься иностранцы, подобно тому как стали приниматься на военную службу кондотьеры с их дружинами, независимо от их национальной принадлежности.

Однако и это еще не означало создания постоянных посольств; не означало даже свободного проезда послов в страну назначения: недоверие к иностранным посетителям вообще было во всех странах сильно, и особенно для посылки и приема посольств, издавна пользовавшихся личной и имущественной неприкосновенностью, требовалось всякий раз особое соглашение. Тем труднее прививался институт постоянных посольств, в которых усматривали неудобных и постоянных соглядатаев: в трактате 1520 между Англией и Священной Римской империей назначение взаимных посольств так, с некоторой наивностью, и мотивировалось: "чтобы иметь возможность получать через них более достоверные сведения о всех отдельных происшествиях". Неудивительно, что в Западной Европе постоянные посольства стали эпизодически появляться лишь примерно с 15 в. и утвердились в практике лишь со времени Вестфальского мирного договора 1648 (см.), составившего вообще эпоху в истории развития международных отношений. В России они появились во второй половине 17 в., а в Японии - лишь с середины 19 в. и то после внушительного увещевания со стороны пушек американской эскадры. Даже Турция, которая играла такую большую роль в тогдашнем политическом мире, долго не допускала в свою столицу постоянных посольств; лишь в 1700 она уступила по этому вопросу настояниям России, настояниям же американцев - только в 1894. Как объяснял позицию японцев и турок в этом деле известный знаток международного права Ф. Мартенс (см.), они "не только не сознают необходимости в них (постоянных резидентах), но часто не без основания опасаются внутренних беспорядков от постоянного присутствия иностранных дипломатических агентов". О смысле слов: "не без основания" и Советская Россия первых лет своего существования могла бы кое-что рассказать.

Еще медленнее шло образование особых дипломатических ведомств. Правда, уже с 13 в. в Испании, Франции, а затем в Англии появляются при монархах секретари, ведавшие наравне с внутренними также и внешними делами, но, во-первых, это были действительно лишь секретари - исполнители начертаний своего государя, а во-вторых, они долго совмещали в своих руках внешнеполитические функции с внутриполитическими. Лишь с конца 18 в. на Западе выделяются особые статс-секретари по иностранным делам и формируются особые дипломатические ведомства. В России уже в 16 в. возникает наряду с другими особый Посольский приказ, выполняющий распоряжения и указания царя; в 1718, при Петре I, он преобразуется в коллегию чужеземных дел, а в 1802 было создано министерство иностранных дел.

Существенный интерес представляет, так сказать, социальное лицо Д. - точнее ее представителей: оно меняется со сменой фаз общественного развития, но с той отсталостью и тем переплетением нового со старым, которые, как указывает Маркс, характерны для смены политической и юридической "надстроек" общества. Выше упоминалось о своеобразном лице представителей Д. в древних Греции и Риме: это были люди из интеллигенции, народившейся в эпоху развития торгово-промышленного класса в городах и обслуживавшей его не только в области литературы и искусства, но и в политической. Из интеллигенции же, создавшейся в аналогичных условиях политического и общественного развития, в эпоху Возрождения, набирались основные кадры Д. в средневековых городах-государствах Италии: достаточно вспомнить имена Макиавелли, Гвиччардини, Петрарки. В сущности, и папы черпали тогда своих дипломатов из того же источника - правда, не светского, а церковного; миссии возглавлялись "князьями" церкви или выдающимися руководителями монашеских орденов, но за кулисами действовали в качестве истинных агентов и проводников начертаний курии скромные ученые, образованные монахи или иезуиты. Ученые правоведы из народившейся буржуазии или разорившейся аристократии, известные по их французскому обозначению "легисты", составляли основное ядро дипломатических кадров во Франции, Испании и отчасти Англии в те века, когда короли вели борьбу за власть против родовой аристократии и, естественно, ей не доверяли. Так это происходило и в Московском государстве, где дипломатическую работу вели дьяки Висковатый, братья Щелкаловы, Герасимов и Ордин-Нащокин (см.), в гораздо большей степени обязанный своей карьерой образованию, чем происхождению. В это именно время на дипломатической службе монархов начинают все чаще появляться иностранцы - на Западе большей частью итальянцы (Франджипани, Альберони, Мазарини), на Руси преимущественно греки, но также и итальянцы (Траханиот, Ралов, Вольпе и др.) - люди, прошедшие большую практическую школу изворотливости, находчивости и гибкости, с большим знанием европейских языков и условий. Однако, превратив феодальную аристократию в придворную и служилую знать, монархи стали набирать дипломатические кадры из ее среды. С тех пор и до наших дней Д. осталась на Западе, несмотря на приход к власти буржуазии, как бы привилегией аристократии до такой степени, что ни французская Третья республика, ни классически буржуазная Англия не смогли или не захотели уничтожить ее. Несомненно, "занятость" буржуазии более прибыльными и требующими ее постоянного внимания "делами" является одной из причин такого странного явления, как передача столь важной области государственного управления другому и принципиально как будто антагонистическому классу. На деле, и это главное, переплетение крупнопомещичьих и крупнокапиталистических интересов, начавшееся еще в первой половине 19 в. и выразившееся в таких решающих политических компромиссах, как т. н. парламентская реформа 1832 в Англии и создание под эгидой орлеанистов "мещанской" монархии во Франции в 1830, пошло с тех пор весьма далеко. Сплошь и рядом виднейшие представители Д., уходя с своего поста по выслуге лет или по другим неполитическим мотивам, занимают посты в дирекциях крупных финансовых, ж.-д. и других монополистических предприятий (напр., оба Камбона (см.) во Франции или лорд Грей (см.) и другие в Англии). Излишне говорить о том, что аристократия цепко держится за эту привилегию: она создает ей и в буржуазном государстве видное положение, а кроме того, обеспечивает младших сыновей "фамилий" хорошей карьерой. Конечно, в таких странах, как США или республики Латинской Америки, где родовой аристократии нет, кадры Д. пополняются либо интеллигентами (преимущественно адвокатами), либо, что происходит все чаще, крупными представителями делового мира, сменяющими нередко посты директоров хозяйственных предприятий на дипломатические посты. Это несколько меняет "лицо" Д. и, несомненно, отражается на ее методах и приемах: она более деловита, в известном смысле даже откровенна ("Д. без сюртука", "Shirt Sleeves Diplomacy", как ее называют), но все же не настолько, чтобы влиять на ее содержание. Совершенно новый тип создается лишь в лице советского дипломата, вышедшего из рядов трудового народа, чуждого аристократических и буржуазных традиций, осуществляющего внешнюю политику методами внешне аналогичными традиционным, но внутренне с ними не идентичными и в некотором отношении даже им противоположными.

Именно эти методы составляют сущность Д., а уменье ими пользоваться составляет ее искусство. Но прежде чем перейти к их анализу, необходимо дополнить образ дипломата еще несколькими штрихами. Дипломаты - это лица официальные: посол, министр, глава государства, подвизающиеся на открытой политической арене и несущие прямую ответственность перед своей страной. Нередко, однако, ими если не прямо руководят, то их инспирируют и им суфлируют другие лица, стоящие за кулисами и почти не выступающие на авансцену. Таков был знаменитый советник Ришелье, патер Жозеф, таков был советник Бюлова Гольштейн (см.), таков был Тиррель, советник Грея: это подчиненные, которые на деле были наставниками, занимавшими высокие служебные посты. Но история знает влиятельных суфлеров и даже дипломатов, не занимавших никаких служебных постов. Такова (беря примеры из истории русской Д.) была княгиня Ливен, фактически выполнявшая роль посла в Лондоне вместо своего малоспособного мужа, такова была генеральша О. Новикова, инспирировавшая руссофильскую политику Гладстона (см.), таков был и M. H. Катков, значение которого было столь велико, что английский посол шутливо спрашивал своего шефа, не следует ли ему предпочтительно аккредитоваться при нем, а не при царе. Впрочем, Катков представлял уже тип не столько неофициального дипломата, сколько главы собственного, негласного ведомства, располагавшего собственной дипломатической и информационной сетью. В этом смысле его деятельность сближалась с работой закулисных и часто тайных клик, какие существовали при монархах или министрах на всем протяжении истории Д. Таков был при Елизавете Петровне тот "интимный, солидарный кабинет, где премьером была Мавра Егоровна Шувалова, а членами состояли Анна Карловна Воронцова и какая-то просто Елизавета Ивановна, которую и звали министром иностранных дел", говоря словами Ключевского. Таков был "секрет короля", тайная клика при Людовиках XIV и XV, совместно с фаворитками решавшая вопросы внешней политики и Д. Франции. Такова была при Николае II камарилья Вырубовой - Распутина, назначавшая и увольнявшая министров и проводившая прогерманскую политику. Такова была известная клайвденская клика, инспирировавшая ту антисоветскую и прогитлеровскую Д. кабинета Невиля Чемберлена (см.), которая привела ко второй мировой войне. Вообще не найдется ни одной капиталистической страны, где бы не было тайных организаций тех или иных влиятельных политических, хозяйственных и общественных деятелей, оказывающих или стремящихся оказать влияние на Д. своего правительства.

Наконец, Д. знает и пользуется услугами совершенно посторонних лиц - иной раз в качестве доверительных посредников и информаторов, другой раз - в качестве тайных агентов. Чтобы не заходить далеко в глубь истории, достаточно отметить, что кайзер Вильгельм II часто пользовался услугами князя Монако для заигрывания с Францией, а Франция в лице Делькассе и Ганото (см.) в свою очередь не раз заигрывала с Германией через датчанина Гансена, который по поручению французских министров сыграл известную роль во франко-русском сближении и союзе. Во время первой мировой войны богатый датский судовладелец Андерсен не раз по поручению Лондона ездил в Берлин зондировать о возможности заключения мира, а Берлин в свою очередь посылал в Петербург княгиню Васильчикову с аналогичной целью; миссия же принца Сикста Бурбонского приобрела прямо историческую известность. К той же категории посредников-информаторов можно причислить и американского полковника Хауза (см.). Само собой разумеется, что их нужно отличать от тех секретных агентов-авантюристов, которые, как "граф Сен-Жермен", он же "маркиз Монферрат", "граф Белламаре", "граф Салтыков", а на деле эльзасец Симон Вольф, или как шевалье д Эон, в женском одеянии разъезжавший с поручениями по всей Европе и побывавший даже в Петербурге при Елизавете, или как Калиостро и Казанова, широко использовались для секретной дипломатической работы французскими королями (еще ранее подобные же лица использовались папами и венецианцами); они отошли в область предания, хотя редкие рецидивы их происходят и сейчас. Они дополняют галерею лиц традиционной Д. на протяжении веков - Д., которую знаменитый французский моралист 17 в. Лабрюйер сравнивал с хамелеоном, с Протеем, героем греческого мифа, искусно менявшим свое лицо. Все зависит от задач, которые Д. себе ставит или, скорее, которые ей ставит внешняя политика.

Первой из этих задач принято считать создание и обеспечение невоенными средствами условий для мирного существования и развития государства, которому данная Д. служит. Это безусловно верно относительно СССР, который по самой природе своей как государство социалистическое не ищет в соперничестве с другими государствами ни торговых рынков, ни выходов для своего капитала, ни колоний, ни вообще завоеваний, а сосредоточивает свои помыслы и усилия на экономическом и культурном строительстве своей внутренней жизни, стараясь обеспечить себе безопасность и невмешательство со стороны. Этим целям, вытекающим из насущнейших интересов страны, советская Д. и служила с исключительным рвением с первых дней своей деятельности и служит сейчас. Можно сказать, что усилия по осуществлению их составляют основное, если не целиком все содержание советской Д. Ее бесчисленные и настойчивые предложения мира обеим воюющим коалициям в первые годы советской власти, ее старания смягчить напряженность отношений других держав к Советской России заключением торговых соглашений с ними и предоставлением им крупных и выгодных для них заказов и поставок, ее усилия побудить ближайших соседей к совместному разоружению или ограничению вооружений (см. Московская конференция по разоружению), ее инициатива, напр., по подписанию лимитрофами и Польшей Келлога - Бриана пакта (см.) еще до вступления его в силу, ее деятельное участие в международных конференциях по разоружению и в Лиге наций, несмотря на отсутствие у нее каких-либо иллюзий насчет серьезности намерений других держав, но из твердой решимости использовать в интересах мира хотя бы самый незначительный "бугорок" (по выражению И. В. Сталина), который может задержать развязывание войны, ее энергичные выступления против агрессии фашистских держав даже в географически от нее отдаленных Эфиопии и Испании - все это и многое другое было ярким проявлением усилий советской Д. в пользу мира. В соответствии с политикой сохранения и защиты мира советская Д. сумела найти для себя новые способы и даже утвердить для всего мира новые принципы. В первые, тяжелые, годы борьбы за существование молодого Советского государства советская Д. не колебалась обращаться с мирными предложениями непосредственно к самим народам одновременно с обращением к их правительствам; и это было не только выражением демократического принципа, но и приемом большого дипломатического искусства, который привел к тому, что английский пролетариат дважды - в 1918 и 1920 - заставлял свое правительство прекратить прямую интервенцию, что события во французском флоте вынудили Францию сделать то же самое и что январь и февраль 1918 ознаменовались по всей Германии громадными забастовками на военных заводах, этими первыми зарницами грядущей революционной грозы. Советская Д., далее, воскресила к жизни давно забытую практику заключения с соседями пактов о ненападении (впервые с Турцией в 1925, затем с другими соседями на востоке и западе) и обогатила ее - что было не менее важно - новым содержанием в виде статей о взаимном нейтралитете и неучастии во враждебных коалициях. Это было новое слово в дипломатической практике, направленной к утверждению мира, и советская Д. вправе им гордиться. Но она пошла еще дальше: она первая поняла, что двусторонние пакты, при всей их полезности, еще не обеспечивают мира в противоречивых условиях эпохи мирового империализма, и громко провозгласила принцип "неделимости мира". Советская Д. создала новые методы обеспечения мира. Обращаясь к традиционной Д., каковой является Д. буржуазных государств, приходится сделать, как мы увидим ниже, существенную оговорку. И эта Д. выработала ряд методов как общего, так и частного порядка для решения задач безопасности. Методы общего порядка - это те методы, которые находят себе применение в каждодневной практике Д. в целях урегулирования возникающих между государствами политических, правовых, культурных или экономических разногласий. Эта работа Д., рассчитанная на сохранение добрых отношений к взаимной выгоде обеих сторон и обычно протекающая вне пределов гласности, является, однако, весьма ответственной и требует большого искусства от дипломатов. В этой, часто незаметной работе необходимо уменье охватывать задачу в ее полноте и значении, уменье отличать в ней то, что существенно, от того, что является второстепенным, стойкость в отстаивании одного и достаточная гибкость для того, чтобы уступить в другом, уменье доказать контрагенту выгодность для него и для общего дела того, что ему предлагается или уступается, находчивость в приискании формул, облегчающих этому контрагенту отступление, на которое он готов, но при сохранении своего престижа и т. д. Историческая литература о Д., документальная и мемуарная, содержит немало классических примеров переговоров, приведших к важным соглашениям, напр., англо-французское соглашение 1904, франко-итальянские соглашения 1900-12, англо-русское соглашение 1907 (см.), которые обнаруживают высокие дипломатические качества обеих договаривающихся сторон. Есть и немало таких примеров, которые показали как раз обратное, напр., англо-германские переговоры 1898-1901 (см.) о союзе. Но и в делах не столь важных искать соглашения и находить путь к нему представляет задачу, требующую большого искусства и больших знаний. Наполеон III правильно учел, что политические симпатии Англии к Пруссии подсказываются в значительной степени ее заинтересованностью в прусском рынке, который со второй половины века был широко открыт для иностранных товаров, не будучи огражден никакими стеснительными пошлинами; и Наполеон в 1860 заключил с Англией торговый договор на основе свободной торговли к некоторому ущербу для собственной промышленности, но к большой политической выгоде для Франции: в войне 1870-71 Англия не только ничем не помогла Пруссии, но, к вящему негодованию последней, взяла на себя охрану интересов французских граждан в Германии, щедро продавала Франции вооружение и военные материалы и даже пробовала отстоять ее интересы во время мирных переговоров. Напротив, Германия, пользуясь слабостью России, вовлеченной в войну на Дальнем Востоке, в 1904 навязала ей такой тяжелый торговый договор, что дружба с ней царского правительства пошла на убыль и вскоре сменилась дружбой с Англией. В тех международных условиях, какие создались вокруг Советского государства, каждодневная трудоемкая работа Д. по устранению трений с другими государствами или по предупреждению возможных и ликвидации возникающих или уже возникших противоречий составляет ее важнейшую и почетную задачу, которую, как показал опыт, она с успехом разрешает.

Вышесказанное относится к тем дипломатическим способам обеспечения государственной безопасности, которые названы были общими. Взаимные пакты о ненападении и нейтралитете относятся уже к частным методам Д. по разрешению указанной задачи, и в прежние времена они заключались гораздо чаще, чем теперь, причем они еще закреплялись денежными, территориальными и другими материальными залогами, равно как и дипломатическими браками и иными гарантиями. При наличии дружественных отношений между сторонами эти пакты о ненападении легко (хотя и ошибочно) могут казаться лишь дипломатическим оформлением их, а при отсутствии дружественных отношений - нереальными (хотя на деле они могут послужить эффективным средством для рассеяния взаимных подозрений и установления доверия между данными сторонами), поэтому для страховки против нападения большинство государств предпочитает опираться на военную силу. Эти пакты не гарантировали безопасности их участников, т. к. не защищали их от агрессии со стороны третьих держав. Поэтому уже с 15-16 вв. начинают составляться планы по охвату пактами всех или большинства государств Европы, дошедшие до наших времен в виде пакта Келлога - Бриана, исключавшего применение военных средств для урегулирования международных конфликтов, или уставов Лиги наций и Объединенных наций (см.), предписывающих мирное разрешение таких конфликтов и предусматривающих в соответствующих случаях применение коллективных военных санкций.

Впрочем, в этих последних случаях пакты о ненападении переходят в другой из упомянутых специальных способов ограждения безопасности: создание оборонительных союзов - способ древний, но гораздо более сложный, т. к. предполагает наличие двух и более государств, которым одинаково угрожает один и тот же агрессор и которые готовы защищать себя против него с оружием в руках. Известный афоризм: "дружить с врагом своего врага" - определяет цель и природу таких союзов и вместе с тем ставит перед Д. задачу находить этого "врага своего врага" и суметь завязать с ним "дружбу". Ришелье, который уточнял этот афоризм наказом "дружить с соседом своего соседа", лишь давал рекомендацию, где предпочтительно следует искать врага своего врага. Однако противоречия между соседями, создающие вражду или хотя бы мешающие им объединиться, также используются в Д. для ограждения собственной безопасности, даже без вступления в формальные соглашения с кем-либо из них. Но традиционная Д. этим не удовлетворяется: она стремится создавать противоречия даже там, где их нет. Классический образчик этому дал Бисмарк (см.), который, использовав тунисскую и египетскую проблемы и одновременно толкнув Австрию на Балканы, сумел основательно перессорить Францию с Англией, Италию с Францией и Россию с Австрией, изолировать Францию и Россию и вовлечь Австрию и Италию в свою орбиту (см. Тройственный союз). Учет и использование противоречий между действительными или возможными противниками входит важнейшим элементом в искусство Д.

Традиционная Д. знает еще один метод обеспечения безопасности своего государства, который может быть употреблен одинаково как ко злу, так и к добру. Его формулировал еще в 16 в. Гвиччардини, который учил, что не следует давать своему маленькому соседу стать большим, а большому соседу стать еще большим. Хорошо, по-видимому, знакомый с этим учением, Михаил Петрович Бестужев, брат известного "великого канцлера" при Елизавете, в то время занимавший пост посланника при польско-саксонском дворе, писал в 1744 (когда Фридрих II занимался грабежом саксонских и польских земель) графу М. И. Воронцову: "Всякой благоразумной и здравой политики главная максима должна быть, чтобы заблаговременно не допускать, дабы сосед мой в наибольшую и следовательно мне самому не иначе, но весьма предосудительную силу не приходил, ибо коль больше оный себя усиливает, тем вяще я себя сам в бессилие и очевидную опасность привожу". В Семилетней войне Россия пыталась сформулированную М. П. Бестужевым задачу разрешить военными средствами, но Д. располагает для этого и своими средствами. Франция в течение более двух веков умело охраняла свою безопасность со стороны агрессивного германского соседа поддержанием самостоятельности германских государей и князей по отношению к императору, обеспечивая, таким образом, политическую раздробленность и военную слабость Германии; ту же политику со времени Елизаветы вела по отношению к Германии и Россия: Екатерина II (см.) заставила признать Россию согарантом Вестфальского мира, юридически оформившего самостоятельность германских государей, и вплоть до царствования Александра II Россия пристально смотрела за тем, чтобы эта самостоятельность не нарушалась. Лишь этот пруссофильский монарх, к тому же обиженный исторической "неблагодарностью" Австрии, поддавшись на лживые заверения Бисмарка, будто сильная Пруссия явится наилучшей защитой против повторения "крымской коалиции" и англо-французских наскоков по польскому вопросу, резко отошел от этой традиционной линии русской Д., в результате чего Бисмарк смог объединить в "прусской казарме" (выражение Маркса) всю Германию на горе и России и Европы в целом.

Впрочем, одинаково виновата в этой катастрофе была и Франция, которая при Наполеоне III также отошла от дипломатических заветов Ришелье и предоставила Бисмарку свободу действий в Германии. Так, ярким историческим доказательством "от противного" была оправдана "максима" Гвиччардини - Бестужева. С большей последовательностью проводила и продолжает ее проводить Англия, которая на протяжении веков зорко следит за тем, чтобы на побережьях, близких к ее острову или находящихся на ее основных морских путях, возникали лишь небольшие государства и чтобы эти государства не стали большими или не были захвачены другими, сильными: она неустанно охраняет независимость Голландии, Бельгии и Португалии, в значительной степени созданных ею же, притом в очень тесных границах; она помогла и приветствовала отделение Норвегии от Швеции (в 1905) и образование маленьких государств в Прибалтике после Великой Октябрьской социалистической революции. В этом и заключается сокровенный смысл ее пресловутой консервативной "максимы" о "равновесии сил" и либеральной "максимы" о правах малых национальностей.

Однако "сосед", волею судеб, не всегда бывал маленьким, которому можно было мешать расти. Сосед часто оказывался слишком большим для такой превентивной операции, и тогда Д. прибегала к другим способам оградиться от него. В числе их видное место всегда занимало создание между ним и своим государством "защитной" зоны в виде нейтрального или дружественного буфера, отодвигающего исходные позиции политических или военных действий соседа подальше от собственной границы. Вышеупомянутая забота Англии о самостоятельности маленьких государств относится к этой категории "защитных" средств дипломатического арсенала; к ней же принадлежит то вековечное стремление Франции создать на германской стороне своей восточной границы буфер, которое привело при Людовике XIV к образованию т. н. Рейнской лиги, при Наполеоне I - к воссозданию ее под именем Рейнского союза, при Пуанкаре после первой мировой войны - к плану отторжения Рура, затем, по договору в Локарно - к демилитаризации Рейнской зоны. В свое время Россия, договариваясь с Англией о разделе сфер влияния в Средней Азии, согласилась на создание нейтральной зоны в центральном Иране между их сферами на севере и юге соответственно (см. Англо-русское соглашение 1907), дабы создать такой буфер и избегать трений и столкновений, возможных при непосредственном территориальном контакте. На территории стран-буферов и нейтральной зоны ни одна из договаривающихся сторон не должна была искать "влияния".

В целях ослабления "соседа" и ограждения собственной безопасности традиционная Д. часто прибегала и еще к одному средству - вмешательству во внутренние дела "соседа" путем поддержания, углубления и создания у него внутренних распрей и смут. Так, Ришелье искусно пользовался борьбой протестантских князей с католической императорской короной в Германии для ослабления опасной соседки, поддерживая первых в их стремлении к независимости. Испанские короли в 16 и 17 вв. поддерживали в Англии католическую смуту, чтобы подорвать растущую ее мощь, на что Англия отвечала поддержкой кальвинистских Нидерландов в их усилиях сбросить ненавистное испанское иго.

Архиабсолютистская Франция оказывала поддержку английскому парламенту в его борьбе против самодержавия Стюартов, а в льстивых письмах к Кромвелю (см.) называла его "принцем" и титуловала его "государем", что не помешало той же Франции, когда нареченный принц и государь оказался для нее еще неудобнее, переметнуться на сторону тех же Стюартов, поддерживать претензии на престол Карла II и даже устроить ему высадку в Шотландии. С своей стороны, однако, когда очередь дошла до Франции, очутившейся в конце 18 в. в водовороте революции, Питт заявлял, что не испытывает никакого желания мешать французскому народу, а когда санкюлоты в военной форме очутились в заповедной Бельгии, он стал во главе феодальной коалиции и усердно принялся помогать Вандее и изгнанным Бурбонам. Ни о каких политических или религиозных симпатиях во всех этих случаях не было и речи: кардинал Ришелье поддерживал дело протестантской веры в Германии, а Людовики попеременно поддерживали то абсолютизм, то революцию, как им было выгодно в тот или другой момент. Услыхав, будто "бояре" при Елизавете Петровне хотят ограничить монархию и устроиться наподобие польской шляхты, Людовик XV писал: "Все, что может повергнуть ее (Россию) в хаос, весьма выгодно для моих интересов", и в то же время он и его преемники поддерживали абсолютизм в Швеции против шведской "шляхты". В свою очередь и Екатерина II, которая поддерживала всеми средствами шляхетские "свободы" в той же Швеции (чем, между прочим, удачно сорвала поход короля на Петербург!) и в Польше, в то же время порвала отношения с Францией, осмелившейся поднять руку на королевский абсолютизм. Нужно ли напоминать о том, как Бисмарк, этот столп монархизма, не только подстрекал во время войны с Австрией в 1866 венгров против их "законного" императора-короля, но и, будучи уверен в том, что республика является залогом внутренних партийных распрей, а потому и слабости государств, энергично, угрозами и посулами, поддерживал во Франции после войны 1870- 71 республиканский режим и жестоко наказал своего посла Арнима, за то, что он, в простоте своей монархической души, оказывал предпочтение роялистам и бонапартистам.

Таковы некоторые из методов, применявшихся и по сей день применяемых Д. в интересах безопасности своего государства. Легко, однако, видеть (и в этом заключается упоминавшаяся выше "оговорка"), как незаметно все они соскальзывают с колеи, так сказать, обороны на колею агрессии, диалектически превращаясь в свою противоположность. Относительно метода вмешательства с целью использования или создания внутренних противоречий у соседа или не соседа говорить не приходится после тех наглядных примеров, которые имели место в недавние годы в Испании, Австрии, Чехословакии, Данциге, Норвегии и на Балканах; можно вспомнить также гражданскую войну в Советской России, когда Англия и Франция поддерживали деньгами и оружием белогвардейских генералов и адмиралов. Никаких оборонительных мотивов во всех этих случаях не было, а были цели чисто агрессивные. Никак